февраля
2020
У входа в подвал стоял невероятно худой, уже не имеющий возраста человек.
Он был без шапки, длинные седые волосы касались плеч. Кирпичная пыль въелась в перетянутый ремнём
ватник, сквозь дыры на брюках виднелись голые, распухшие, покрытые давно засохшей кровью колени. Из разбитых, с отвалившимися головками сапог торчали чудовищно раздутые чёрные отмороженные пальцы. Он стоял, строго выпрямившись, высоко вскинув голову, и , не отрываясь, смотрел на солнце ослепшими глазами. И из этих немигающих пристальных глаз неудержимо текли слёзы.
И все молчали. Молчали солдаты и офицеры, молчал генерал. Молчали бросившие работу женщины вдалеке, и охрана их тоже молчала, и все смотрели сейчас на эту фигуру, строгую и неподвижную, как памятник. Потом генерал что-то негромко сказал.
-Назовите ваше звание и фамилию,- перевёл Свицкий.
— Я — русский солдат.
Голос прозвучал хрипло и громко, куда громче, чем требовалось: этот человек долго прожил в молчании и уже плохо управлял своим голосом. Свицкий перевёл ответ, и генерал сновачто-то спросил.
—Господин генерал настоятельно просит вас сообщить своё звание и фамилию...
Голос Свицкого задрожал, сорвался на всхлип, и он заплакал и плакал, уже не переставая, дрожащими руками размазывая слёзы по впалым щекам.
Неизвестный вдруг медленно повернул голову, и в генерала упёрся его немигающий взгляд. И густая борода чуть дрогнула, в странной торжествующей насмешке:
—Что, генерал, теперь вы знаете, сколько шагов в русской версте?
Это были последние его слова. Свицкий переводил ещё какие-то генеральские вопросы, но неизвестный молчал, по- прежнему глядя на солнце, которого не видел.
Подъехала санитарная машина, из неё поспешно выскочили врач и два санитара с носилками. Генерал кивнул, врач и санитары бросились к неизвестному. Санитары раскинули носилки, а врач что-то сказал, но неизвестный молча отстранил его и пошёл к машине.
Он шёл строго и прямо, ничего не видя, но точно ориентируясь по звуку работавшего мотора. И все стояли на своих местах, и он шёл один, с трудом переставляя распухшие, обмороженные ноги.
И вдруг немецкий лейтенант звонко и напряжённо, как на параде, выкрикнул команду, и солдаты, щёлкнув каблуками, чётко вскинули оружие «на караул». И немецкий генерал, чуть помедлив, поднёс руку к фуражке.
А он, качаясь, медленно шёл сквозь строй врагов, отдававших ему сейчас высшие воинские почести.
Но он не видел этих почестей, а если бы и видел, ему было бы уже всё равно.
Он был выше всех мыслимых почестей, выше славы, выше жизни и выше смерти...
Версия для печати
